Логин
Надо бы мне почаще писать сюда. Но когда наступают хорошие времена – ты сам знаешь, Чез. Давай начнем с конца и закрутим эту запись как ракушку. Мне становится легче думать о тебе из-за того, что произошло неделю назад, и та причина тоже – часть ракушки, виток которой ждал меня всю жизнь, ждал, когда я к нему обернусь.
Я вплотную подошла к вопросу смертности – видимо, потому, что мне почти не о чем больше волноваться. Мои волосы в хорошем состоянии, моя кожа чиста (как в самом меме), мои ногти сделаны, и я начала нормально зарабатывать, и даже когда я перерабатываю и смертельно устаю, я помню, что это усталость тела, а радость и ясность моего ума остается. Даже когда я недавно ходила на работу с месячными, с околообморочной болью, и аллергией на краску для волос, и практически падала в обморок от голода и боли, я четко разделяла слабость плоти и силу разума. В этом году, ближе к его окончанию, все окончательно наладилось, и оттого мои нервы стали сильнее, и все неудачи и проблемы я воспринимаю скорее как временные вызовы, а когда я реагирую на них красочно и истерически – я делаю это потому, что я это я.
Но я думаю о смертности и смерти, и в голове у меня настойчиво играет песня Регины the sword & the pen, и особенно - эта–строчка: things that scare us today, what if they happen someday?
И тут я начинаю говорить о витке.
2001 год. И все годы до этого. Я, папина машина, вечерний Петербург, и бесконечные нетленные хиты по Эльдорадио. По пятьсот раз за вечер. Странная манера петь у этого усатого мужика – такое ощущение, что у него настолько мощный голос и настолько огромный диапазон, что он уже не знает, куда это все применить, и никак не может напеться, накричаться и настрекотаться. You don’t fool me ныне ассоциируется у меня с Рождеством, и все остальное, сделанное queen, ассоциируется с радостью, блеском и шиком. Я помню помпезность их песен, они какие-то все праздничные, дерзкие, с острыми нотами пианино и вскриками – их надо слушать в больших залах с хорошей аккустикой. А те две песни, которые просто даже не надо упоминать: два гимна, которые ныне играют на каждом даже самом захудалом матче, отстукивая ногами ритм – это, наверно, самые слушаемые песни в моей жизни, песни, которые настолько проели плешь, что я физически уже не могу их терпеть.
Я не могла терпеть Queen по нескольким причинам: Фредди был слишком усат, громок, слишком широко размахивал конечностями для малолетней меня, и повальный фанатизм, возвышение его на пъедестал, ничуть не помогали. Queen и их приевшиеся мелодии орали из каждого утюга и ларька, и постепенно само это наименование (темно-бордовое) стало той ассоциацией, которая вспыхивает в голове, когда говоришь «музыка». Битлз – и они. То есть, где-то на подсознательном уровне я всегда знала, что они хороши, - я уже родилась в мир, в котором они были саундтрэком, и не ставила под вопрос фундаментальность, как на первых порах жизни не ставишь под вопрос любую религию. Миллионы людей говорят, что Иисус – лучший человек на Земле, пусть будет так. Миллионы людей говорят, что Рапсодия – лучшая песня на Земле, без проблем. Ты бессознательно принимаешь некоторые правила жизни, потому что нюансов в жизни столько, что не хватает памяти и внимания на все. До Иисуса я добралась в восемнадцать лет. До Фредди – только сейчас. И Иисус не выдержал мою проверку, а Фредди - …
Рапсодия была песней, которую, когда я начала специально ее слушать, я, оказалось, знала почти наизусть. Как это объяснить? Слова песни, которую ты никогда не слушала специально, ты знаешь почти полностью. Потому что она везде, как воздух. Она играет отовсюду, настолько гладко встраивающаяся в поток информации, что ты не замечаешь, как тебя зомбируют.
Так сколько же лет на самом деле я уже слушаю Queen? У меня в плеере всегда были a kind of magic, under pressure, I want to break free и radio gaga. Однако я знаю намного больше. Та странная песня, в которой некоторые строчки повторяются по 57 раз, и которая имеет чистое звучание девяностых – это с сольного альбома Фредди.
Их музыка оказалась мелодичной, шикарной, полнокровной. Они шарят в том, как доставлять удовольствие от прослушивания. Трэки длинные, и они не жалеют инструментов, напевов и повторений. Послушать одну хорошую песню Queen – как хорошо наесться, сходить на целый день в парк аттракционов или посмотреть свой любимый фильм. Они удовлетворяют, заряжают. Я только с некоторыми типами исполнителей с таким удовольствием хожу по улице, испытывая дикое желание затанцевать прямо во дворе. И делиться этим с другими.
Фредди Меркьюри был чрезвычайно храбрым, сильным и талантливым человеком. Половину времени я делаю хаха, вторую половину времени – я делаю плак плак. Я сейчас ринулась в этот фандом с головой, испытывая обыкновенный для такой ситуации эмоциональный подъем, и поэтому мысль о том, как и когда он умер, отзывается довольно остро. Во-первых, он был очень ярким примером носителей СПИДа. Во-вторых, учитывая то, звездой какой величины он был, я могу представить, сколько людей близко пострадали от его смерти. Потому что я знаю, каково это. Какие чувства переживаешь, когда погибает кто-то типа него. Когда из твоей жизни вырывают это вдохновение, эту поддержку, забирают объект твоего восхищения, воздыхания, благодарности, источник силы и гордости. Какое опустошение потом остается, на долгие недели и месяцы, пока ты отчаянно пытаешься не то, что встать на ноги – хотя бы перевернуться на бок. Я помню, как приходили новости о самоубийствах после смерти Майкла Джексона, и слишком хорошо помню солнечные невыносимые дни прошлого августа, когда я едва могла держать себя в руках, и все события проваливались в забвение. Я помню урывками те дни, но отчетливо помню, как я плакала сутками, корчась, я плакала просто оттого, что мне было больно.
А смотреть на то, как Фредди постепенно угасает от болезни, должно быть, было неимоверно болезненно и трудно. До сих пор люди лично переживают его смерть, хотя некоторые из них уже принадлежат к моему поколению – то есть родились на планете, где его уже не было. Я смотрю, как люди до сих пор благодарны ему, скулят по нему, посылают приветы куда-то в темную даль, говорят с ним. В сити грилле, куда мы ходили пить пиво полгода, пока нам не осточертела одна и та же обстановка, крутят один и тот же концерт Queen – а в смежном зале с выходом на улице гоняют линкин парк. И вот они – два моих мужика. Мой самый любимый мужик, и мой мужик, который был со мной, а я даже не осознавала – оба погибшие, до сих пор живые для всех, такие нужные.
Меня там не было, а я все равно переживаю сам факт того, что Фредди скончался, и то, как он жил, - но это потому, что я эмоциональная проститутка. Я так глубоко переживаю некоторые вещи, на которые не имею права, что меня уже это даже не удивляет. Я даже уже не стыжусь этого – ну, почти.
И вот первые ночи после просмотра этого проклятого фильма я просыпалась (это было очень смешно), потому что у меня в голове Фред начинал орать какие-то рандомные строчки из многочисленных песен, и я легко вспоминала песни, которые запихала глубоко в мозг и утрамбовала там до лучших времен. Все воспоминания и отложенные знания и информация вскрылись и потекли обратно, прямо перед глазами, будто почувствовали, что настало время. Теперь я могу оценить и понять все то влияние, которое они оказали, и близко подойти к вопросу, который и не был для меня, собственно, вопросом. Да, Queen оказали громадное влияние на музыку и даже моих собственных кумиров, а на кого – нет? Они – религия, я всегда воспринимала это как должное, но только теперь это снова стало личным. Фредди перестал быть вездесущим орущим усатым дядькой, в которого так трогательно по-гейски влюблены папа и Бадя, и стал Фредди, в которого и я немножко влюблена. Он дал, помимо музыки, и много другого, - например, смелость, решительность, и я не сомневаюсь, что многие люди, посмотрев на него, еще тогда сказали: о, а так можно было?
Это замечательное чувство. Открывать хорошие группы для себя всегда хорошо, но это чувство дополнено и моим собственническим удовлетворением: да, у меня есть с ними история. Пусть это и история о том, как они меня заколебали своими шлягерами в детстве, и как их музыка даже до прошлого года была слишком зрелой для меня, как я закатывала глаза каждый раз, как видела очередной трибьют этому прыгающему экстравагантному кузнецу света и свэга. Я до сих пор не чувствую, что заслужила скучать по нему или восхищаться им, но я уже это делаю. И теперь я спрашиваю себя: все то, чего мы боимся – вдруг оно произойдет однажды? Но оно уже произошло, и в этом мире не раз. Фредди умер, ты, Чести, умер, причем как чудовищно. Майкл Джексон умер, сэр Кристофер Ли умер, Лемми умер, Принц умер, Дэвид Боуи умер, Уэс Крейвен умер. Скоро подойдет очередь других – Стэна Ли, Шварца, Кевина Костнера, а потом – и других. Время несется так незаметно. Я все еще не стряхнула с себя растерянность и свежесть ребячества, а мне уже двадцать четыре, да не просто, а с половиной года. Я моргну – и снова будет июнь, и мне подойдет четверть жизни. А там уже Фурухольмену стукнет семьдесят. А Баде – шестьдесят. Я не могу пока представить, что я буду делать без моих родственников. Без Абики. Но как-то придется выживать – и все эти страшные события готовят человека к еще более личным потерям. Правда, с моим болевым порогом – я не знаю, что со мной будет.
Знаю только, что переживу это так или иначе.
Эти потери неизбежны, потому что мы настолько пугающе смертны и недолговечны – и пусть ты храбришься и хорохоришься, как Фредди, ты все равно погибнешь однажды – любимый людьми, или забытый. И те опасения, которыми мучились твои родные, воплотятся в жизнь, протянут страшные клешни к их головам и лопнут их как карибская черепаха – арбуз, и им придется собирать себя обратно. Каждый раз мир немного вздрагивает, иногда – так, что принимает слегка другую форму, как когда умер Меркьюри.
Меня это дико пугает, потому что я вошла в тот период жизни, когда решительно не хочу умирать. Мой разум блистает от надежды, когда я осознаю, сколько всего я могу сделать и куда я могу пойти. И осознание собственной смертности делается каким-то серым дымом впереди, застилающим разум. Все так тленно, если люди, в которых мы неимоверно нуждаемся, умирают, и если мы сами умираем, даже будучи главными героями собственных байопиков. Фредди всегда будет носить на себе оттенок трагичности. Он был терзаем при жизни, ведь эта храбрость, это визионерство не дается тебе просто так. Ты будешь гоним, пинаем, ты будешь одинок и отстранен, если ты гений, первопроходец или виртуоз. Мне кажется, в нем было всего понемножку. Я сильно опоздала – даже по собственным критериям, но память о них все еще жива, и это восхищает меня. Люди умеют помнить то, что совершенно невозможно забыть. И я рада, что заскочила на этот поезд. Теперь я как будто вижу немного бОльшую площадь мира, понимаю больше.
Это всегда грустно – любить кого-то, кто умер. Правда, Чез?
Я вплотную подошла к вопросу смертности – видимо, потому, что мне почти не о чем больше волноваться. Мои волосы в хорошем состоянии, моя кожа чиста (как в самом меме), мои ногти сделаны, и я начала нормально зарабатывать, и даже когда я перерабатываю и смертельно устаю, я помню, что это усталость тела, а радость и ясность моего ума остается. Даже когда я недавно ходила на работу с месячными, с околообморочной болью, и аллергией на краску для волос, и практически падала в обморок от голода и боли, я четко разделяла слабость плоти и силу разума. В этом году, ближе к его окончанию, все окончательно наладилось, и оттого мои нервы стали сильнее, и все неудачи и проблемы я воспринимаю скорее как временные вызовы, а когда я реагирую на них красочно и истерически – я делаю это потому, что я это я.
Но я думаю о смертности и смерти, и в голове у меня настойчиво играет песня Регины the sword & the pen, и особенно - эта–строчка: things that scare us today, what if they happen someday?
И тут я начинаю говорить о витке.
2001 год. И все годы до этого. Я, папина машина, вечерний Петербург, и бесконечные нетленные хиты по Эльдорадио. По пятьсот раз за вечер. Странная манера петь у этого усатого мужика – такое ощущение, что у него настолько мощный голос и настолько огромный диапазон, что он уже не знает, куда это все применить, и никак не может напеться, накричаться и настрекотаться. You don’t fool me ныне ассоциируется у меня с Рождеством, и все остальное, сделанное queen, ассоциируется с радостью, блеском и шиком. Я помню помпезность их песен, они какие-то все праздничные, дерзкие, с острыми нотами пианино и вскриками – их надо слушать в больших залах с хорошей аккустикой. А те две песни, которые просто даже не надо упоминать: два гимна, которые ныне играют на каждом даже самом захудалом матче, отстукивая ногами ритм – это, наверно, самые слушаемые песни в моей жизни, песни, которые настолько проели плешь, что я физически уже не могу их терпеть.
Я не могла терпеть Queen по нескольким причинам: Фредди был слишком усат, громок, слишком широко размахивал конечностями для малолетней меня, и повальный фанатизм, возвышение его на пъедестал, ничуть не помогали. Queen и их приевшиеся мелодии орали из каждого утюга и ларька, и постепенно само это наименование (темно-бордовое) стало той ассоциацией, которая вспыхивает в голове, когда говоришь «музыка». Битлз – и они. То есть, где-то на подсознательном уровне я всегда знала, что они хороши, - я уже родилась в мир, в котором они были саундтрэком, и не ставила под вопрос фундаментальность, как на первых порах жизни не ставишь под вопрос любую религию. Миллионы людей говорят, что Иисус – лучший человек на Земле, пусть будет так. Миллионы людей говорят, что Рапсодия – лучшая песня на Земле, без проблем. Ты бессознательно принимаешь некоторые правила жизни, потому что нюансов в жизни столько, что не хватает памяти и внимания на все. До Иисуса я добралась в восемнадцать лет. До Фредди – только сейчас. И Иисус не выдержал мою проверку, а Фредди - …
Рапсодия была песней, которую, когда я начала специально ее слушать, я, оказалось, знала почти наизусть. Как это объяснить? Слова песни, которую ты никогда не слушала специально, ты знаешь почти полностью. Потому что она везде, как воздух. Она играет отовсюду, настолько гладко встраивающаяся в поток информации, что ты не замечаешь, как тебя зомбируют.
Так сколько же лет на самом деле я уже слушаю Queen? У меня в плеере всегда были a kind of magic, under pressure, I want to break free и radio gaga. Однако я знаю намного больше. Та странная песня, в которой некоторые строчки повторяются по 57 раз, и которая имеет чистое звучание девяностых – это с сольного альбома Фредди.
Их музыка оказалась мелодичной, шикарной, полнокровной. Они шарят в том, как доставлять удовольствие от прослушивания. Трэки длинные, и они не жалеют инструментов, напевов и повторений. Послушать одну хорошую песню Queen – как хорошо наесться, сходить на целый день в парк аттракционов или посмотреть свой любимый фильм. Они удовлетворяют, заряжают. Я только с некоторыми типами исполнителей с таким удовольствием хожу по улице, испытывая дикое желание затанцевать прямо во дворе. И делиться этим с другими.
Фредди Меркьюри был чрезвычайно храбрым, сильным и талантливым человеком. Половину времени я делаю хаха, вторую половину времени – я делаю плак плак. Я сейчас ринулась в этот фандом с головой, испытывая обыкновенный для такой ситуации эмоциональный подъем, и поэтому мысль о том, как и когда он умер, отзывается довольно остро. Во-первых, он был очень ярким примером носителей СПИДа. Во-вторых, учитывая то, звездой какой величины он был, я могу представить, сколько людей близко пострадали от его смерти. Потому что я знаю, каково это. Какие чувства переживаешь, когда погибает кто-то типа него. Когда из твоей жизни вырывают это вдохновение, эту поддержку, забирают объект твоего восхищения, воздыхания, благодарности, источник силы и гордости. Какое опустошение потом остается, на долгие недели и месяцы, пока ты отчаянно пытаешься не то, что встать на ноги – хотя бы перевернуться на бок. Я помню, как приходили новости о самоубийствах после смерти Майкла Джексона, и слишком хорошо помню солнечные невыносимые дни прошлого августа, когда я едва могла держать себя в руках, и все события проваливались в забвение. Я помню урывками те дни, но отчетливо помню, как я плакала сутками, корчась, я плакала просто оттого, что мне было больно.
А смотреть на то, как Фредди постепенно угасает от болезни, должно быть, было неимоверно болезненно и трудно. До сих пор люди лично переживают его смерть, хотя некоторые из них уже принадлежат к моему поколению – то есть родились на планете, где его уже не было. Я смотрю, как люди до сих пор благодарны ему, скулят по нему, посылают приветы куда-то в темную даль, говорят с ним. В сити грилле, куда мы ходили пить пиво полгода, пока нам не осточертела одна и та же обстановка, крутят один и тот же концерт Queen – а в смежном зале с выходом на улице гоняют линкин парк. И вот они – два моих мужика. Мой самый любимый мужик, и мой мужик, который был со мной, а я даже не осознавала – оба погибшие, до сих пор живые для всех, такие нужные.
Меня там не было, а я все равно переживаю сам факт того, что Фредди скончался, и то, как он жил, - но это потому, что я эмоциональная проститутка. Я так глубоко переживаю некоторые вещи, на которые не имею права, что меня уже это даже не удивляет. Я даже уже не стыжусь этого – ну, почти.
И вот первые ночи после просмотра этого проклятого фильма я просыпалась (это было очень смешно), потому что у меня в голове Фред начинал орать какие-то рандомные строчки из многочисленных песен, и я легко вспоминала песни, которые запихала глубоко в мозг и утрамбовала там до лучших времен. Все воспоминания и отложенные знания и информация вскрылись и потекли обратно, прямо перед глазами, будто почувствовали, что настало время. Теперь я могу оценить и понять все то влияние, которое они оказали, и близко подойти к вопросу, который и не был для меня, собственно, вопросом. Да, Queen оказали громадное влияние на музыку и даже моих собственных кумиров, а на кого – нет? Они – религия, я всегда воспринимала это как должное, но только теперь это снова стало личным. Фредди перестал быть вездесущим орущим усатым дядькой, в которого так трогательно по-гейски влюблены папа и Бадя, и стал Фредди, в которого и я немножко влюблена. Он дал, помимо музыки, и много другого, - например, смелость, решительность, и я не сомневаюсь, что многие люди, посмотрев на него, еще тогда сказали: о, а так можно было?
Это замечательное чувство. Открывать хорошие группы для себя всегда хорошо, но это чувство дополнено и моим собственническим удовлетворением: да, у меня есть с ними история. Пусть это и история о том, как они меня заколебали своими шлягерами в детстве, и как их музыка даже до прошлого года была слишком зрелой для меня, как я закатывала глаза каждый раз, как видела очередной трибьют этому прыгающему экстравагантному кузнецу света и свэга. Я до сих пор не чувствую, что заслужила скучать по нему или восхищаться им, но я уже это делаю. И теперь я спрашиваю себя: все то, чего мы боимся – вдруг оно произойдет однажды? Но оно уже произошло, и в этом мире не раз. Фредди умер, ты, Чести, умер, причем как чудовищно. Майкл Джексон умер, сэр Кристофер Ли умер, Лемми умер, Принц умер, Дэвид Боуи умер, Уэс Крейвен умер. Скоро подойдет очередь других – Стэна Ли, Шварца, Кевина Костнера, а потом – и других. Время несется так незаметно. Я все еще не стряхнула с себя растерянность и свежесть ребячества, а мне уже двадцать четыре, да не просто, а с половиной года. Я моргну – и снова будет июнь, и мне подойдет четверть жизни. А там уже Фурухольмену стукнет семьдесят. А Баде – шестьдесят. Я не могу пока представить, что я буду делать без моих родственников. Без Абики. Но как-то придется выживать – и все эти страшные события готовят человека к еще более личным потерям. Правда, с моим болевым порогом – я не знаю, что со мной будет.
Знаю только, что переживу это так или иначе.
Эти потери неизбежны, потому что мы настолько пугающе смертны и недолговечны – и пусть ты храбришься и хорохоришься, как Фредди, ты все равно погибнешь однажды – любимый людьми, или забытый. И те опасения, которыми мучились твои родные, воплотятся в жизнь, протянут страшные клешни к их головам и лопнут их как карибская черепаха – арбуз, и им придется собирать себя обратно. Каждый раз мир немного вздрагивает, иногда – так, что принимает слегка другую форму, как когда умер Меркьюри.
Меня это дико пугает, потому что я вошла в тот период жизни, когда решительно не хочу умирать. Мой разум блистает от надежды, когда я осознаю, сколько всего я могу сделать и куда я могу пойти. И осознание собственной смертности делается каким-то серым дымом впереди, застилающим разум. Все так тленно, если люди, в которых мы неимоверно нуждаемся, умирают, и если мы сами умираем, даже будучи главными героями собственных байопиков. Фредди всегда будет носить на себе оттенок трагичности. Он был терзаем при жизни, ведь эта храбрость, это визионерство не дается тебе просто так. Ты будешь гоним, пинаем, ты будешь одинок и отстранен, если ты гений, первопроходец или виртуоз. Мне кажется, в нем было всего понемножку. Я сильно опоздала – даже по собственным критериям, но память о них все еще жива, и это восхищает меня. Люди умеют помнить то, что совершенно невозможно забыть. И я рада, что заскочила на этот поезд. Теперь я как будто вижу немного бОльшую площадь мира, понимаю больше.
Это всегда грустно – любить кого-то, кто умер. Правда, Чез?