Логин
У мамы был день рождения 11, и я пила очень вкусное сливовое вино, а потом запивала его не таким вкусным красным вином, и после этого я поднималась в темноте по лестнице в парадной и вошла в почтовый ящик головой. Всем говорю, что вогнула башкой угол, но думаю, что он уже был вогнут, однако видеть изумленные и ужасающиеся лица – бесценно.
Короче, боль не проходила три дня, и я наконец пошла к терапевту, терапевт послал меня в травму, там я сидела в очереди с пацанами, один из которых, видимо, потянул ногу, и они собирались пойти тусить, но травма испортила им все планы. Как я вас понимаю, парни, как я вас понимаю. Я думала, что все кончится быстро, и я пропишу себе смотреть весь вечер кино с Себастьяном Стэном и НЕ готовитья к госам, но в одной травме проторчала часа три, преимущественно из-за очереди. Мне сделали клевый рентген черепа, на котором мои сережки будто бы болтаются в космосе около моей головы. Выглядит жутковато или как постер к Карателю. Айфон сел очень быстро, и мне пришлось наблюдать за мокрицей, которая ползла по плитке, заползая в канавки между плитками, и пряталась под ботинком у одного из парней. Они напомнили мне моих мальчиков, когда мы были в школе, или Шурика и Максима. Я сто лет не видела Шурика и Максима. Но я помню, что они смеялись так же над каждым своим словом – повизгивая и заражая всех вокруг смехом. Когда вместе, все истерически смешно.
Когда сидишь в травме без наушников, потому что у тебя вроде как травма башки и не стоит слушать свой громкий рок прямо в мозг, замечаешь, как много вокруг людей с историями. Этот парень, значит, потянул лодыжку, а его друг пришел за компанию, и к восьми им надо было быть на Маяковке, но когда я посмотрела на часы, как только им позвонил друг, было уже без пятнадцати восемь, и у них, очевидно, сорвалась вся вечеринка. Они даже хотели взять такси и обсуждали, сможет ли он идти, и надо ли ему вообще идти, а может, он сможет попрыгать на одной ноге? Его намного больше волновало, как он поедет в университет с гипсом.
Еще там была такая большая дама и ее дочь, которой было уже за сорок, ближе к пятидесяти, и которая громко жаловалась, что она работает за 25к в месяц. Но когда тебе уже почти 50, и ты получаешь зп, составляющую половину своего возраста, об этом не стоит так громко жаловаться на весь коридор. Я разглядывала их. Мать, совестливая и вообще, типичная бабуля, все волновалась, что машине, которая должна их забрать, не заехать во двор травмы, и что она создает слишком много проблем. Со временем твой Скотт Лэнг трансформируется в гипертрофированного Джайант Мэна, который убеждает тебя в том, что все, чем ты теперь занимаешься – это приносишь проблемы. А ее дочь – симпатичная женщина с хорошей кожей и клевыми каштановыми волосами – в бесформенном пиджаке на 40 размеров больше, и в расклешенных брюках, наверняка искала себе самую тупую работу и выпрашивала зарплату поменьше, чтобы потом жаловаться, что она получает всего 25к в месяц. То, как она агрессивно доказывала матери, что машина заедет туда, куда нужно, и чтобы она не рыпалась, потому что для нее все сделают, было скорее нападением, чем убеждением в ее невиновности. Она даже умудрилась в ласковой форме отругать мать за то, что та подвернула ногу. Люди злятся на себя и заочно злятся на других, за то, что они не знают себе цену, за то, что в свое время они не понесли ответсвенность за себя и теперь живут в хрущевке, и облекают эту злость в навязываемую злобную заботу, которую кидают в лицо своим родителям, будто они не просили их рожать и воспитывать; вот теперь тебе, узнай, каково это – я знаю точно, потому что у меня тот же синдром. Это случается когда мы заботимся о тех, о ком не хотим заботиться, но нам приходится. Чего действительно хочется – это спросить «Почему ты не можешь сама?». И я не знаю, нагло это или скорее самостоятельно.
Потом мне вызвали машину скорой помощи, и я у всех на виду поехала на собственной карете в больничку. А там – приемный покой и 560 таких же покалеченных, причем все в точности как в «Клинике»: все сидят на этих синих креслах в ряды, которые повернуты лицом друг к другу: то есть, все смотрят друг на друга и сочувственно кивают или закатывают глаза. Рядом со мной сидел парень с расквашенным глазом, который за те два часа, которые я там проторчала, раздулся до размеров небольшой экзопланеты. Еще была бабуля в точности как в Сверхъестественном, из эпизода «Игрушки» - та бабушка, у которой умерла в имении сестра и которую потом разбил инсульт, и она не могла больше защищать от призрака Мэгги свою семью. С этой бабулей была ее дочь, симпатичная женщина в такой открытой кофте, из которой почти вываливалась грудь, и первое время это было единственным моим развлечением. Потому что сперва меня разнесла паника. Я думала, что меня, как и обещали, отведут к неврологу, по-быстрому сделают томографию, ну, или возьмут костный мозг на анализ – что им там надо – а меня просто привели в этот зал и бросили. Первое: я ненавижу больницы. В них пахнет болезнью. И еще я никогда не забуду, как мне раз за разом приходилось оставлять там бабая, когда я приезжала его навещать; оставлять там раз за разом, ожидая, пока он умрет. Как будто я приезжала проверить, жив он еще или нет, и если да, то оставить его там еще раз.
Второе: весь зал провонял этими людьми. Ааааа! Все сидят перебинтованные, уставшие, вспотевшие и несчастные. Один мужик попал в аварию. Он ехал на машине, и ему в зад въехал джип, и его повернуло боком к обочине. Почему-то у него было разодрано плечо и рассечены и забинтованы оба локтя. Как так получилось, я так и не поняла. Один дедуля сидел там с половины третьего. С половины третьего?? Меня привезли в половину девятого и отпустили в половину одиннадцатого. Это время показалось мне вечностью, потому что я сидела там с неработающим телефоном, без возможности послушать музыку, и по телеку шел фильм «Война и мир», и надо было наблюдать за бегающими туда-сюда врачами и слушать, когда проорут твою фамилию. Просто кино. Только росийская версия, конечно.
Сначала меня привели в крохотную комнату и допросили, обо что я ударилась и как так получилось. Думала, затем будут бить – иначе зачем там такие погрызенные стены и пахнет кровью и отчаяньем? А потом опять в зал. А потом на томографию. Бедная больница.
Потом в зал.
Потом брали кровь из вены. Медсестра смотрела на мои шрамы и болтала со мной. Когда я излагала ей о моих похождениях того дня, я поняла, на какой же ебаный бред я согласилась, решив пойти к врачу. В начале третьего я была у терапевта. Потом он послал меня на Костюшко. А там сказали, что не пустят меня в травму. Тогда я поехала на Космонавтов. И просидела там до восьми. И за это время мой череп шестьсот раз раскололся, и оттуда повылазили все демоны, каких можно найти в теологической энциклопедии. И теперь я здесь. Мои ноги замерзли, потому что уже стемнело, а я в кедах, да еще в тонкой кофте на молнии, ну и все. С рюкзаком. Внезапно закинутая в больницу с настоящими больными, с огромными от шока глазами и тенями, расползшимися по лицу, в футболке с Тором, Кэпом и Чувачком-Пауком, сжимающая свой цветочный рюкзак и поджимающая ноги. Слишком много людей! Зачем? Я спрашивала себя, когда ехала на скорой и смотрела в стеклянный люк на пролетающие над нами ветки: на кой черт я втянула себя в это? Меня разобрало от смеха, и Чарли был вынужден смеяться со мной. Это полный абсурд.
Потом в зал. Потом я сидела там минут двадцать и уже доперла, что в туалете, наверно, есть розетка. Как раз появился шанс смыться, хотя бы косвенно, из этого зала, полного стенающих и говорящих как минимум на трех языках, которые сидят тут с половины третьего. Стою я, значит, в почти не вонючем туалете, высунув голову в дверь на случай, если меня позовут, и заряжаю айфон, и потом он включается, и у меня 1333546 пропущенных от всех от мамы до короля Норвегии. И я гордо беру трубку и говорю: Я в приключении! Не беспокойте меня! Только вызовите такси, наверное.
Я думала шлепнуться в обморок на пол, чтобы меня побыстрее забрали и отпустили, но потом передумала. Там действительно были более больные люди, чем я.
Потом кардиограмма. Зачем? Потом результаты. Конечно же, все чисто. Но раз что-то болит, надо идти в другую больницу, к неврологу. Узи сосудов. Да отсоси, я хочу домой. И потом я, в легкой кофте и кедах, в темноте иду на метро Международная, которая практически в другом конце города, и я воодушевлена. Дело в том, что меня вытащили из озера.
Купила по дороге бутылку грушевого лимонада, приехала домой и съела курицу, думая о том, что все эти врачи остались там, отправив меня, еще как минимум на двенадцать часов. Каким же надо обладать сердцем, чтобы пойти работать вот в такое место. Не то чтобы все жалуются и дерутся в приемном покое – на самом деле, все вели себя как-то непривычно цивильно и хорошо, никто не ругался и не кричал, и врачи работали очень быстро, за два часа пропуская примерно по тридцать человек. Еще и умудрялись шутить, говорить «потерпи, потерпи» и всякое такое.
Эржена сказала взять отгул, вот я и взяла, на воскресенье – сегодня все равно самолетов нет. Мне всегда везет с рейсами на субботу, если в пятницу у меня какая-нибудь запара, и я еще не дома, хотя уже полночь. Так что завтра я таки выполняю собственное предписание – а сейчас иду дальше валяться и… в общем-то, делать то же самое. Каков вывод? Сегодня вывода не будет. Меня вытащили из озера, чувак. Меня вытащили из озера.
Как благодарить за май,
я не знаю.
Короче, боль не проходила три дня, и я наконец пошла к терапевту, терапевт послал меня в травму, там я сидела в очереди с пацанами, один из которых, видимо, потянул ногу, и они собирались пойти тусить, но травма испортила им все планы. Как я вас понимаю, парни, как я вас понимаю. Я думала, что все кончится быстро, и я пропишу себе смотреть весь вечер кино с Себастьяном Стэном и НЕ готовитья к госам, но в одной травме проторчала часа три, преимущественно из-за очереди. Мне сделали клевый рентген черепа, на котором мои сережки будто бы болтаются в космосе около моей головы. Выглядит жутковато или как постер к Карателю. Айфон сел очень быстро, и мне пришлось наблюдать за мокрицей, которая ползла по плитке, заползая в канавки между плитками, и пряталась под ботинком у одного из парней. Они напомнили мне моих мальчиков, когда мы были в школе, или Шурика и Максима. Я сто лет не видела Шурика и Максима. Но я помню, что они смеялись так же над каждым своим словом – повизгивая и заражая всех вокруг смехом. Когда вместе, все истерически смешно.
Когда сидишь в травме без наушников, потому что у тебя вроде как травма башки и не стоит слушать свой громкий рок прямо в мозг, замечаешь, как много вокруг людей с историями. Этот парень, значит, потянул лодыжку, а его друг пришел за компанию, и к восьми им надо было быть на Маяковке, но когда я посмотрела на часы, как только им позвонил друг, было уже без пятнадцати восемь, и у них, очевидно, сорвалась вся вечеринка. Они даже хотели взять такси и обсуждали, сможет ли он идти, и надо ли ему вообще идти, а может, он сможет попрыгать на одной ноге? Его намного больше волновало, как он поедет в университет с гипсом.
Еще там была такая большая дама и ее дочь, которой было уже за сорок, ближе к пятидесяти, и которая громко жаловалась, что она работает за 25к в месяц. Но когда тебе уже почти 50, и ты получаешь зп, составляющую половину своего возраста, об этом не стоит так громко жаловаться на весь коридор. Я разглядывала их. Мать, совестливая и вообще, типичная бабуля, все волновалась, что машине, которая должна их забрать, не заехать во двор травмы, и что она создает слишком много проблем. Со временем твой Скотт Лэнг трансформируется в гипертрофированного Джайант Мэна, который убеждает тебя в том, что все, чем ты теперь занимаешься – это приносишь проблемы. А ее дочь – симпатичная женщина с хорошей кожей и клевыми каштановыми волосами – в бесформенном пиджаке на 40 размеров больше, и в расклешенных брюках, наверняка искала себе самую тупую работу и выпрашивала зарплату поменьше, чтобы потом жаловаться, что она получает всего 25к в месяц. То, как она агрессивно доказывала матери, что машина заедет туда, куда нужно, и чтобы она не рыпалась, потому что для нее все сделают, было скорее нападением, чем убеждением в ее невиновности. Она даже умудрилась в ласковой форме отругать мать за то, что та подвернула ногу. Люди злятся на себя и заочно злятся на других, за то, что они не знают себе цену, за то, что в свое время они не понесли ответсвенность за себя и теперь живут в хрущевке, и облекают эту злость в навязываемую злобную заботу, которую кидают в лицо своим родителям, будто они не просили их рожать и воспитывать; вот теперь тебе, узнай, каково это – я знаю точно, потому что у меня тот же синдром. Это случается когда мы заботимся о тех, о ком не хотим заботиться, но нам приходится. Чего действительно хочется – это спросить «Почему ты не можешь сама?». И я не знаю, нагло это или скорее самостоятельно.
Потом мне вызвали машину скорой помощи, и я у всех на виду поехала на собственной карете в больничку. А там – приемный покой и 560 таких же покалеченных, причем все в точности как в «Клинике»: все сидят на этих синих креслах в ряды, которые повернуты лицом друг к другу: то есть, все смотрят друг на друга и сочувственно кивают или закатывают глаза. Рядом со мной сидел парень с расквашенным глазом, который за те два часа, которые я там проторчала, раздулся до размеров небольшой экзопланеты. Еще была бабуля в точности как в Сверхъестественном, из эпизода «Игрушки» - та бабушка, у которой умерла в имении сестра и которую потом разбил инсульт, и она не могла больше защищать от призрака Мэгги свою семью. С этой бабулей была ее дочь, симпатичная женщина в такой открытой кофте, из которой почти вываливалась грудь, и первое время это было единственным моим развлечением. Потому что сперва меня разнесла паника. Я думала, что меня, как и обещали, отведут к неврологу, по-быстрому сделают томографию, ну, или возьмут костный мозг на анализ – что им там надо – а меня просто привели в этот зал и бросили. Первое: я ненавижу больницы. В них пахнет болезнью. И еще я никогда не забуду, как мне раз за разом приходилось оставлять там бабая, когда я приезжала его навещать; оставлять там раз за разом, ожидая, пока он умрет. Как будто я приезжала проверить, жив он еще или нет, и если да, то оставить его там еще раз.
Второе: весь зал провонял этими людьми. Ааааа! Все сидят перебинтованные, уставшие, вспотевшие и несчастные. Один мужик попал в аварию. Он ехал на машине, и ему в зад въехал джип, и его повернуло боком к обочине. Почему-то у него было разодрано плечо и рассечены и забинтованы оба локтя. Как так получилось, я так и не поняла. Один дедуля сидел там с половины третьего. С половины третьего?? Меня привезли в половину девятого и отпустили в половину одиннадцатого. Это время показалось мне вечностью, потому что я сидела там с неработающим телефоном, без возможности послушать музыку, и по телеку шел фильм «Война и мир», и надо было наблюдать за бегающими туда-сюда врачами и слушать, когда проорут твою фамилию. Просто кино. Только росийская версия, конечно.
Сначала меня привели в крохотную комнату и допросили, обо что я ударилась и как так получилось. Думала, затем будут бить – иначе зачем там такие погрызенные стены и пахнет кровью и отчаяньем? А потом опять в зал. А потом на томографию. Бедная больница.
Потом в зал.
Потом брали кровь из вены. Медсестра смотрела на мои шрамы и болтала со мной. Когда я излагала ей о моих похождениях того дня, я поняла, на какой же ебаный бред я согласилась, решив пойти к врачу. В начале третьего я была у терапевта. Потом он послал меня на Костюшко. А там сказали, что не пустят меня в травму. Тогда я поехала на Космонавтов. И просидела там до восьми. И за это время мой череп шестьсот раз раскололся, и оттуда повылазили все демоны, каких можно найти в теологической энциклопедии. И теперь я здесь. Мои ноги замерзли, потому что уже стемнело, а я в кедах, да еще в тонкой кофте на молнии, ну и все. С рюкзаком. Внезапно закинутая в больницу с настоящими больными, с огромными от шока глазами и тенями, расползшимися по лицу, в футболке с Тором, Кэпом и Чувачком-Пауком, сжимающая свой цветочный рюкзак и поджимающая ноги. Слишком много людей! Зачем? Я спрашивала себя, когда ехала на скорой и смотрела в стеклянный люк на пролетающие над нами ветки: на кой черт я втянула себя в это? Меня разобрало от смеха, и Чарли был вынужден смеяться со мной. Это полный абсурд.
Потом в зал. Потом я сидела там минут двадцать и уже доперла, что в туалете, наверно, есть розетка. Как раз появился шанс смыться, хотя бы косвенно, из этого зала, полного стенающих и говорящих как минимум на трех языках, которые сидят тут с половины третьего. Стою я, значит, в почти не вонючем туалете, высунув голову в дверь на случай, если меня позовут, и заряжаю айфон, и потом он включается, и у меня 1333546 пропущенных от всех от мамы до короля Норвегии. И я гордо беру трубку и говорю: Я в приключении! Не беспокойте меня! Только вызовите такси, наверное.
Я думала шлепнуться в обморок на пол, чтобы меня побыстрее забрали и отпустили, но потом передумала. Там действительно были более больные люди, чем я.
Потом кардиограмма. Зачем? Потом результаты. Конечно же, все чисто. Но раз что-то болит, надо идти в другую больницу, к неврологу. Узи сосудов. Да отсоси, я хочу домой. И потом я, в легкой кофте и кедах, в темноте иду на метро Международная, которая практически в другом конце города, и я воодушевлена. Дело в том, что меня вытащили из озера.
Купила по дороге бутылку грушевого лимонада, приехала домой и съела курицу, думая о том, что все эти врачи остались там, отправив меня, еще как минимум на двенадцать часов. Каким же надо обладать сердцем, чтобы пойти работать вот в такое место. Не то чтобы все жалуются и дерутся в приемном покое – на самом деле, все вели себя как-то непривычно цивильно и хорошо, никто не ругался и не кричал, и врачи работали очень быстро, за два часа пропуская примерно по тридцать человек. Еще и умудрялись шутить, говорить «потерпи, потерпи» и всякое такое.
Эржена сказала взять отгул, вот я и взяла, на воскресенье – сегодня все равно самолетов нет. Мне всегда везет с рейсами на субботу, если в пятницу у меня какая-нибудь запара, и я еще не дома, хотя уже полночь. Так что завтра я таки выполняю собственное предписание – а сейчас иду дальше валяться и… в общем-то, делать то же самое. Каков вывод? Сегодня вывода не будет. Меня вытащили из озера, чувак. Меня вытащили из озера.
Как благодарить за май,
я не знаю.