Логин
Потому что пока я не вывалю из себя все, пока не выговорюсь, дальше никто тут не двинется. Чарльз уже серьезно страдает - не больше, чем летом, когда мы пересматривали Дневники Вампира, конечно нет; но страдает. Прилично. Просто он у меня как... Если бы я была Декстером, разрезая тела у себя на операционном столе, что бы я делала? Правильно - надела бы дождевик из Футуро... Футур... ебать мою жизнь, я начинаю забывать названия. Я действительно стара.
Короче, если бы я резала кого-то, я бы надела на себя полиэтиленовый пакет, чтобы не запачкать одежду, и вся кровь, выбрызгивающая из артерий, была бы на нем. Чарльз - этот пакет. Когда меня пидорасит, когда меня колбасит, когда я не могу есть неделями, когда у меня гиперактивность - вся кровь летит в него, потому что он - моя промокашка. Так что - ради Чарли - я хочу еще раз поговорить об этом. А может, и не только для него. Может, потому что вспоминать это - сплошное удовольствие.
Все начинается прямо на рельсах. В километре от дома - железная дорога, и надо перебраться через две полосы путей, чтобы оказаться на таком длинном, вытянутом лугу, который раньше уходил в лесок, а теперь его надвое разрезает КАД. По поводу трассы ничего сказать не могу, так как она меня почему-то радует; может, ее построили вовремя, потому что я в принципе ненавижу все, что начинается на ИНДУСТР и заканчивается на ИАЛИЗАЦИЯ.
За путями - какой-то игривый скат, маленький холмик, утыканный кустами так, что пока идешь, думаешь: ну все, еще шаг - и я в Нарнии. Только вот - иронично - всю жизнь, когда я проходила по этой тоненькой тропке, меня клонило скорее куда-то в Тома Сойера; в 2014 я посмотрела фильм "Камила и вор" и все поняла.
Это - Долина Зеленой Жопы. Я до сих пор, уже переехав в другой район, проделываю немалый путь в летние деньки, только для того, чтобы погулять по Долине Зеленой Жопы, пройти ее, ухлестываясь крапивой по шее, войти в Нигду и, проскользив по ее закругленным улочкам, выйти на шоссе за город. Это чудесный путь. Я открыла это место заново уже когда мне было 14 лет; после своей ядерной зимы. Первой зимы, после которой каждая зима была ядерной. "Я иду по улице и понимаю, что вот-вот просто упаду замертво, и снежинки взовьются вверх, и все будут просто проходить мимо, потому что я умру, не умерев".
Там все зеленое и на редкость провинциальное. Только что ты была в городе - пусть и на краешке его, грубо говоря, - а тут уже бац! и коровы. Ферма. Лошади топчутся. Но до них еще надо дойти - через колючее поле трехметровых растений, высшая цель жизни которых - содрать с тебя кожу и подкинуть тебе за шиворот клопов и клещей.
Но когда ты проходишь мимо этих пегих лошадей, флегматично помахивающих головами, как очень-очень обдолбанные металлисты на концертах, ты ощущешь само бытие, потому что наступает какой-то момент перехода. И даже если день пасмурный, и все вокруг такое серо-голубое, почему-то кажется, что на самом деле небо желтое, и откуда-то очень слабо слышно Doors. Причем антураж соответствует: вокруг в земле колодцы с чем-то синим, впереди - упавшие сгнившие заборы и заросли неухоженных диких цветов и акации. Начинается Нигда, в народе - Горелово. Если кто не знает, что такое Горелово, могу привести Нью-Йоркский аналог этого поселения: Хеллс Китчен.
Когда ты в Долине Зеленой Жопы, ты никогда не чувствуешь себя в одиночестве. Может быть, только я себя так чувствую там. Может быть, я вообще придумываю все эти ощущения и никто вообще не смог бы разделить их со мной, потому что у меня есть Чарли, и мы с ним такая странная смесь мизантропа, интроверта, экстраверта и фантазирующего лгунишки, который тщится каждое место на планете присваивать себе и вить из него целые истории. Но в Долине Зеленой Жопы с тобой тихо ходят призраки детства; души людей, которые все еще живы и в здравии и довольно бодро притопывают ножками на концертах; души выдуманных персонажей которые навсегда стали твоими братьями и сестрами, потому что ты такой замкнутый фантазер, которому интереснее быть с самим собой и героями из книг и клипов, чем с настоящими людьми. Проходя сквозь эти заросли и утопая в них, оступаясь и протыкая ногу окаменевшей травой, чувствуешь себя дико, свободно и совсем-совсем не в одиночестве. Чувстуешь себя диаметрально противоположно одиночеству. Полноценным. Я не представляю, что со мной будет, если я вдруг вернусь в Норвегию и пройдусь там по их полю. Наверно, я поймаю дзен, и просто распадусь на атомы и улечу.
В Нигде, когда идешь по улочке, есть большой шанс получить по голове летящей из-за забора бутылкой. Со мной такое было. Это вообще странное в своем противоречии место. Новые, модные дома со старыми и заброшенными, домами-скелетами, которые просвечивают сваями насквозь. Ухоженные дворы с вишневыми кустами, грядки - и разруха, выжженная земля, тощие собаки, лениво лежащие на солнце. И как апофеоз - внезапно появляющаяся река с каким-то стимпанковским, очень крепким, толстым мостом. Можно стоять на нем долго-долго и смотреть, как под ногами меееедленно плывут водоросли и отходы. Они плывут так медленно оттого, что там уже скорее не вода, а жидкость такой консистенции, как мои зелья, которые я в детстве варила на кухне из шампуней, кремов и еще хер знает какой дребедени.
И вот, ты, рыцарь путешествий, или, как выразился однажды мой одноклассник, хренов юннат, наконец выходишь на шоссе, по которому как ни в чем не бывало носятся машины. Для меня это всегда удивительно, потому что я за этот путь прохожу через приключение. Я вся в грязи, земле, песке, я пахну лошадьми, я немного седа оттого, что в Нигде ко мне приставали бомжи с ножами - и в ушах гудит после той спокойной природной тишины. А тут - все тот же гребаный город. Все те же гребаные машины. Едут в Красное Село. Через дорогу - маленький магазинчик 24/7 - наш оплот: когда мы еще школьниками совершали наши переходы через Долину Зеленой Жопы, мы к ночи были дико голодными и бежали в этот магазин, и он всегда мил теперь для взгляда.
На этом все заканчивается - но на самом деле, нет. Ностальгия не кончится никогда. Ведь все это - места славы моего детства. Я так люблю заниматься этим - сидеть и страдать по прошлому. По моим самым первым годам жизни, которые я помню довольно смутно; дальше, по годам, когда меня еще не было. Я нашла концерт a-ha 94 года, они выступали в Петербурге 19 июня - ровно через неделю после моего рождения. Я еще лежала в Павлова с мамой. А они все уже были женаты. И вот это - вот это - то, что я никому не могу объяснить, как ни стараюсь - вот это делает мне больно. И одновременно хорошо. Потому что они все еще со мной. Они были с моим папой - а теперь они со мной.
На меня накатывает это по весне, каждые пару лет, и в это время я чувствую себя счастливее и несчастнее всего: я все яснее понимаю, что просто родилась очень поздно. У Sons of an Illustrious Father есть такая песня: слишком поздно рожденный. Это когда ностальгируешь по времени, в котором тебя не было и быть не могло. Из дневника: это даже не твоя вина, а какое-то распоряжение жизни. Не знаю, или судьбы. Или стечение обстоятельств. Если ты рождаешься в 94, а потом на тебя всю жизнь периодически накатывает сожаление, что ты опоздала на 40 лет, это стечение обстоятельств?
Я спрашиваю себя: что бы было, если бы мне было шестнадцать в 85 году? Может быть, у меня была бы юность, о которой я бы не жалела? Я не слишком довольна тем, как прошли эти десять лет между тем, когда мне было десять и двадцать. Ничего полезного или прекрасного я не сделала, влюблялась не в тех, и хороших событий, которые не причиняют мне боль, - раз, два, и обчелся. Тут роль еще и играет моя любовь натягивать чернильное пятно с одной точки на вообще все полотно; я мазохистка. Вот прямо настоящая. Я люблю, когда у меня что-то болит, и часто сама себе делаю больно, мне это приятно.
Всем хочется быть беззаботными всегда. Вечно. А восьмидесятые как раз таким временем мне и кажутся. Относительно спокойно в плане политики - если не считать иракских приключений, которые и положили начало той жопе, которая творится сейчас. Кстати говоря, то, что сейчас - это полный провал. Я уже говорила это сегодня Кристине: люди не ожесточаются по отношению ко всему и всем просто так, без причины. Не становятся мизантропами просто так, с такой злостью и желчью, что чтобы вывести из себя, не надо даже дышать. Налицо полное неприятие реальности. Постоянное ощущение разочарования, расстройства, разочарования в плане "Ребята, вы все один огромный фэйл". Я столько лет твержу это интернету. В восьмидесятых не было интернета. Зато был СССР. Я верю в СССР.
Иногда мне кажется, что я смогу прожить всю жизнь одной только ностальгией. Причем она не нужна никому, кроме меня. Все живут вперед - а я застряла где-то в прошлом. И, самое страшное, мне это очень нравится.
Короче, если бы я резала кого-то, я бы надела на себя полиэтиленовый пакет, чтобы не запачкать одежду, и вся кровь, выбрызгивающая из артерий, была бы на нем. Чарльз - этот пакет. Когда меня пидорасит, когда меня колбасит, когда я не могу есть неделями, когда у меня гиперактивность - вся кровь летит в него, потому что он - моя промокашка. Так что - ради Чарли - я хочу еще раз поговорить об этом. А может, и не только для него. Может, потому что вспоминать это - сплошное удовольствие.
Все начинается прямо на рельсах. В километре от дома - железная дорога, и надо перебраться через две полосы путей, чтобы оказаться на таком длинном, вытянутом лугу, который раньше уходил в лесок, а теперь его надвое разрезает КАД. По поводу трассы ничего сказать не могу, так как она меня почему-то радует; может, ее построили вовремя, потому что я в принципе ненавижу все, что начинается на ИНДУСТР и заканчивается на ИАЛИЗАЦИЯ.
За путями - какой-то игривый скат, маленький холмик, утыканный кустами так, что пока идешь, думаешь: ну все, еще шаг - и я в Нарнии. Только вот - иронично - всю жизнь, когда я проходила по этой тоненькой тропке, меня клонило скорее куда-то в Тома Сойера; в 2014 я посмотрела фильм "Камила и вор" и все поняла.
Это - Долина Зеленой Жопы. Я до сих пор, уже переехав в другой район, проделываю немалый путь в летние деньки, только для того, чтобы погулять по Долине Зеленой Жопы, пройти ее, ухлестываясь крапивой по шее, войти в Нигду и, проскользив по ее закругленным улочкам, выйти на шоссе за город. Это чудесный путь. Я открыла это место заново уже когда мне было 14 лет; после своей ядерной зимы. Первой зимы, после которой каждая зима была ядерной. "Я иду по улице и понимаю, что вот-вот просто упаду замертво, и снежинки взовьются вверх, и все будут просто проходить мимо, потому что я умру, не умерев".
Там все зеленое и на редкость провинциальное. Только что ты была в городе - пусть и на краешке его, грубо говоря, - а тут уже бац! и коровы. Ферма. Лошади топчутся. Но до них еще надо дойти - через колючее поле трехметровых растений, высшая цель жизни которых - содрать с тебя кожу и подкинуть тебе за шиворот клопов и клещей.
Но когда ты проходишь мимо этих пегих лошадей, флегматично помахивающих головами, как очень-очень обдолбанные металлисты на концертах, ты ощущешь само бытие, потому что наступает какой-то момент перехода. И даже если день пасмурный, и все вокруг такое серо-голубое, почему-то кажется, что на самом деле небо желтое, и откуда-то очень слабо слышно Doors. Причем антураж соответствует: вокруг в земле колодцы с чем-то синим, впереди - упавшие сгнившие заборы и заросли неухоженных диких цветов и акации. Начинается Нигда, в народе - Горелово. Если кто не знает, что такое Горелово, могу привести Нью-Йоркский аналог этого поселения: Хеллс Китчен.
Когда ты в Долине Зеленой Жопы, ты никогда не чувствуешь себя в одиночестве. Может быть, только я себя так чувствую там. Может быть, я вообще придумываю все эти ощущения и никто вообще не смог бы разделить их со мной, потому что у меня есть Чарли, и мы с ним такая странная смесь мизантропа, интроверта, экстраверта и фантазирующего лгунишки, который тщится каждое место на планете присваивать себе и вить из него целые истории. Но в Долине Зеленой Жопы с тобой тихо ходят призраки детства; души людей, которые все еще живы и в здравии и довольно бодро притопывают ножками на концертах; души выдуманных персонажей которые навсегда стали твоими братьями и сестрами, потому что ты такой замкнутый фантазер, которому интереснее быть с самим собой и героями из книг и клипов, чем с настоящими людьми. Проходя сквозь эти заросли и утопая в них, оступаясь и протыкая ногу окаменевшей травой, чувствуешь себя дико, свободно и совсем-совсем не в одиночестве. Чувстуешь себя диаметрально противоположно одиночеству. Полноценным. Я не представляю, что со мной будет, если я вдруг вернусь в Норвегию и пройдусь там по их полю. Наверно, я поймаю дзен, и просто распадусь на атомы и улечу.
В Нигде, когда идешь по улочке, есть большой шанс получить по голове летящей из-за забора бутылкой. Со мной такое было. Это вообще странное в своем противоречии место. Новые, модные дома со старыми и заброшенными, домами-скелетами, которые просвечивают сваями насквозь. Ухоженные дворы с вишневыми кустами, грядки - и разруха, выжженная земля, тощие собаки, лениво лежащие на солнце. И как апофеоз - внезапно появляющаяся река с каким-то стимпанковским, очень крепким, толстым мостом. Можно стоять на нем долго-долго и смотреть, как под ногами меееедленно плывут водоросли и отходы. Они плывут так медленно оттого, что там уже скорее не вода, а жидкость такой консистенции, как мои зелья, которые я в детстве варила на кухне из шампуней, кремов и еще хер знает какой дребедени.
И вот, ты, рыцарь путешествий, или, как выразился однажды мой одноклассник, хренов юннат, наконец выходишь на шоссе, по которому как ни в чем не бывало носятся машины. Для меня это всегда удивительно, потому что я за этот путь прохожу через приключение. Я вся в грязи, земле, песке, я пахну лошадьми, я немного седа оттого, что в Нигде ко мне приставали бомжи с ножами - и в ушах гудит после той спокойной природной тишины. А тут - все тот же гребаный город. Все те же гребаные машины. Едут в Красное Село. Через дорогу - маленький магазинчик 24/7 - наш оплот: когда мы еще школьниками совершали наши переходы через Долину Зеленой Жопы, мы к ночи были дико голодными и бежали в этот магазин, и он всегда мил теперь для взгляда.
На этом все заканчивается - но на самом деле, нет. Ностальгия не кончится никогда. Ведь все это - места славы моего детства. Я так люблю заниматься этим - сидеть и страдать по прошлому. По моим самым первым годам жизни, которые я помню довольно смутно; дальше, по годам, когда меня еще не было. Я нашла концерт a-ha 94 года, они выступали в Петербурге 19 июня - ровно через неделю после моего рождения. Я еще лежала в Павлова с мамой. А они все уже были женаты. И вот это - вот это - то, что я никому не могу объяснить, как ни стараюсь - вот это делает мне больно. И одновременно хорошо. Потому что они все еще со мной. Они были с моим папой - а теперь они со мной.
На меня накатывает это по весне, каждые пару лет, и в это время я чувствую себя счастливее и несчастнее всего: я все яснее понимаю, что просто родилась очень поздно. У Sons of an Illustrious Father есть такая песня: слишком поздно рожденный. Это когда ностальгируешь по времени, в котором тебя не было и быть не могло. Из дневника: это даже не твоя вина, а какое-то распоряжение жизни. Не знаю, или судьбы. Или стечение обстоятельств. Если ты рождаешься в 94, а потом на тебя всю жизнь периодически накатывает сожаление, что ты опоздала на 40 лет, это стечение обстоятельств?
Я спрашиваю себя: что бы было, если бы мне было шестнадцать в 85 году? Может быть, у меня была бы юность, о которой я бы не жалела? Я не слишком довольна тем, как прошли эти десять лет между тем, когда мне было десять и двадцать. Ничего полезного или прекрасного я не сделала, влюблялась не в тех, и хороших событий, которые не причиняют мне боль, - раз, два, и обчелся. Тут роль еще и играет моя любовь натягивать чернильное пятно с одной точки на вообще все полотно; я мазохистка. Вот прямо настоящая. Я люблю, когда у меня что-то болит, и часто сама себе делаю больно, мне это приятно.
Всем хочется быть беззаботными всегда. Вечно. А восьмидесятые как раз таким временем мне и кажутся. Относительно спокойно в плане политики - если не считать иракских приключений, которые и положили начало той жопе, которая творится сейчас. Кстати говоря, то, что сейчас - это полный провал. Я уже говорила это сегодня Кристине: люди не ожесточаются по отношению ко всему и всем просто так, без причины. Не становятся мизантропами просто так, с такой злостью и желчью, что чтобы вывести из себя, не надо даже дышать. Налицо полное неприятие реальности. Постоянное ощущение разочарования, расстройства, разочарования в плане "Ребята, вы все один огромный фэйл". Я столько лет твержу это интернету. В восьмидесятых не было интернета. Зато был СССР. Я верю в СССР.
Иногда мне кажется, что я смогу прожить всю жизнь одной только ностальгией. Причем она не нужна никому, кроме меня. Все живут вперед - а я застряла где-то в прошлом. И, самое страшное, мне это очень нравится.